Итак, почувствуем себя змиями в кустах и полюбуемся восхитительной сценой: отлично выдрессированный Раульчег вдруг вывернулся из строгого ошейника. Кто виноват? Конечно, Мордаунт!
Начинается все мирно: Рауль, как положено, мямлит, заикается и не смеет поднять глаза на папу. Но папа сам берет быка за рога и щедро раскрывает перед сыном и читателями всю свою дикую спесь, ослиное упрямство и доведенный до абсолюта эгоцентризм. Ой, я хотела сказать - суровую справедливость и возвышенный образ мыслей!
Вы хотите знать, почему я так поступил со своей женой? Я вам отвечу прямо на этот вопрос: мой долг судьи повелевал мне казнить ее. Я проявил небрежность в делах, я не просмотрел с достаточным тщанием все, что приходило на мой стол, как судьи. Преступники не были вовремя схвачены и обезврежены, и виной тому был я. Я сам себя наказал этой казнью. Надеюсь, вы понимаете, что это не было простой прихотью или только вспышкой дикой ненависти?
Хороший приемчик манипулирования, простенький, но действенный - сразу поставить собеседника в положение, где он должен либо соглашаться с твоими доводами, либо признать, что человек он неумный, не понимающий очевидного. Однако с Раулем это вдруг не прокатывает, и граф начинает ощутимо нервничать: табуреточка-то шатается, белый плащик явно засалился по вороту. А в любой непонятной ситуации что надо делать? Правильно, говорить о себе. Это у Атоса вообще лучше всего получается. Количество местоимения "я" зашкаливает, белый плащик реет по ветру:
Родителей моих не было в живых, я правил с семнадцати лет и мнение многочисленной родни не было для меня указом. Я привык все решать сам, а приняв решение никогда его не менял, глупец. И честь для меня была всем. Я принес ей в жертву сначала эту женщину, а потом и себя самого. Принцип ответственности за содеянное я соблюдал.
Но Рауль со своей поломатой Мордаунтом картиной мира никак не вдуплит, что пора уже сделать тройное "ку" перед папой и горячо подтвердить его правоту, а все неделикатно сводит разговор обратно к повешенью.
- И поэтому вы не стали ничего рассказывать мне, вашему сыну?
Но Атос - гений отмазок, на кривой козе такого не объедешь. У него все аргументы на мази:
- И поэтому тоже, Рауль. Не хотел, чтобы вы, исполненный горечи и обид, думали о любви и женщинах только плохое. И не смотрели на наш род, как на опозоренный. Только я знал, чего стоит искупление.
- Но она не остановилась, она продолжала губить все вокруг?!
- Я не знал, что она жива. Думал, что казнь эта все закончила в нашей с ней истории. То, что эта женщина жива, для меня было страшным ударом.
Больше, больше о себе любимом! Тем более что все равно ни о чем больше бабушкин Атос говорить толком не умеет. Отлично, я считаю, прописанный образ попугая на жердочке, который красиво переливается перышками, топорщит хохолок и в произвольном порядке выдает затверженное: "честь р-р-р-рода", "я-я-я-я", "Мор-р-рдаунт вр-р-р-раг" и "Кеша хор-р-р-роший".
В общем, разочарованный Рауль уныло убредает, так нифига и не разобравшись в ситуации, а Атосег мелодраматично вносит последний штрих в сцену собственного долбоклюйства и педагогической беспомощности.
- Он уходит, и он уже отравлен этим негодяем. Он посеял в нем сомнения и теперь будет умножать их. Я не могу отныне доверять собственному сыну! Теперь есть только один путь: все проделать самому: никто из друзей не должен мне помогать, пусть лучше думают, что я скрываю от них что-то, чем - что я боюсь наших разногласий. Пусть они станут не интересны для Мордаунта, пусть он оставит их всех без внимания, и Берже вместе с ними. Ангеррану вообще это все не по зубам, он может оказаться случайной жертвой. Теперь я один - и к этому надо привыкнуть.
Мудень грешный, а о чем ты раньше думал, когда Ангеррана и всех прочих впутывал? Но не дает