Прикасаться к чужой судьбе - странно и прекрасно. И страшно совершить неловкое движение - точно хирургу, проводящему операцию на сердце.
Я не хирург, а шестнадцатилетнему мальчишке, который смотрит на меня с черно-белой фотографии пятидесятых годов, совершенно наплевать на любое мое неловкое движение. Ему уже двадцать лет как вообще на все наплевать. Но он так заразительно улыбается - красивый и юный, даже не подозревающий, что ждет его впереди. Он вырастет. Он станет великолепным актером, способным играть в любом жанре, блестящим каскадером, музыкантом, интеллектуалом, ну и просто интересным и многогранным человеком.
В пятьдесят три года он покончит с собой.
Однажды я соберусь и напишу о нем очерк - тогда, когда пойму: можно. Когда буду знать, что не совершу никакой ошибки. Когда текст выкристаллизуется из наплывов обрывочной информации.
А пока просто смотрю на это застывшее мгновенье, когда ему - шестнадцать, и все дороги мира ложатся ему под ноги. Кто из нас в шестнадцать лет не был уверен, что держит бога за бороду - тот вообще не жил, наверное.
Я не хирург, а шестнадцатилетнему мальчишке, который смотрит на меня с черно-белой фотографии пятидесятых годов, совершенно наплевать на любое мое неловкое движение. Ему уже двадцать лет как вообще на все наплевать. Но он так заразительно улыбается - красивый и юный, даже не подозревающий, что ждет его впереди. Он вырастет. Он станет великолепным актером, способным играть в любом жанре, блестящим каскадером, музыкантом, интеллектуалом, ну и просто интересным и многогранным человеком.
В пятьдесят три года он покончит с собой.
Однажды я соберусь и напишу о нем очерк - тогда, когда пойму: можно. Когда буду знать, что не совершу никакой ошибки. Когда текст выкристаллизуется из наплывов обрывочной информации.
А пока просто смотрю на это застывшее мгновенье, когда ему - шестнадцать, и все дороги мира ложатся ему под ноги. Кто из нас в шестнадцать лет не был уверен, что держит бога за бороду - тот вообще не жил, наверное.
Спасибо, что написали!