В связи с предыдущей записью вспомнилось тут...
Наш десятый класс был творческим ну просто дофигища. Школа-то была непростая, там и хор Попова учился массово, и ансамбль Моисеева, и ДМТЮА, а я туда впилилась чисто по наглости, потому что мой театр-студия "На Полянке" не то чтобы вообще рассматривался на фоне подобных монстров. Но формально повод был, рекомендацию в тиятре мне на коленке состряпали, маманька с этой рекомендацией в зубах сходила к директору, и меня в девятый класс приняли. Как об этом опрометчивом решении администрация школы вскоре пожалела, я как-нибудь потом расскажу, это тоже ржакля была расчудесная. Но пока разговор о другом.
Так вот, творческими мы были аж по самые помидоры. И был у нас в классе очень занятный мальчик Андрюха Денников, впоследствии талантливый режиссер, актер, певец, кукольник - он умер в тридцать шесть после двух инсультов, и мне до сих пор дерет горло эта чудовищная несправедливость. Но тогда нам было шестнадцать, еще никто не знал, что будет после, мы были веселы, азартны и, блин, творили.
Сперва мы натворили пиесу про последние дни жизни кардинала Ришелье. Ришелье был Андрюшиным кумиром. Андрюша собирался поступать в семинарию, чтобы повторить путь великого кардинала. (В результате закончил ГИТИС, но это так, мелочи.) Мы сочинили очень пафосную пиесу; Андрюха, ясен пень, играл Ришелье, а я - герцогиню де Шеврез. Косточки прообразов наших персонажей в своих гробах окончательно превратились в труху из-за центробежной силы.
Но мы на этом не остановились и обратились к отечественной истории. Следующая пиеса, написанная нами, была еще более пафосна. Тут уж покрутиться в гробах довелось Екатерине Первой и царевичу Алексею. Пиеса называлась "Мачеха", а Андрюха играл там Меншикова.
И вот, сталбыть, репетиция. Екатерина узнает, что приволоченного из заграничного побега Алексея пытают на дыбе. Ей от этого чуток хреново, потому что это она в свое время спровоцировала его бежать, чтобы расчистить дорогу к престолу собственному сыну. Расчистила нормально, но совесть ее гложет; она, в общем, дыбы-то пасынку никак не желала. А что он сам на эту дыбу наплясал, не слишком важно, лед-то стронула все равно она. И вот стоит она на коленях перед иконами и плачет: Алеша, мол, прости. Входит Меншиков.
Входит, склоняется над императрицей и интимным таким голосом спрашивает:
- Ты что же, матушка Катерина Алексеевна, творишь? В ересь подалась? Сама на дыбу хочешь?
- Чо?! - выпадаю из образа я.
- Родионова, - так же душевно спрашивает Денников, - ты вот сейчас сколькими перстами крестилась?
Я, тупо:
- А сколькими?
И Андрюха начинает мощно ржать. Потом доходит и до меня. А потом ржем уже всей командой. Потому что я, оказывается, всю дорогу очень прилежно крестилась двуперстно.
Наш десятый класс был творческим ну просто дофигища. Школа-то была непростая, там и хор Попова учился массово, и ансамбль Моисеева, и ДМТЮА, а я туда впилилась чисто по наглости, потому что мой театр-студия "На Полянке" не то чтобы вообще рассматривался на фоне подобных монстров. Но формально повод был, рекомендацию в тиятре мне на коленке состряпали, маманька с этой рекомендацией в зубах сходила к директору, и меня в девятый класс приняли. Как об этом опрометчивом решении администрация школы вскоре пожалела, я как-нибудь потом расскажу, это тоже ржакля была расчудесная. Но пока разговор о другом.
Так вот, творческими мы были аж по самые помидоры. И был у нас в классе очень занятный мальчик Андрюха Денников, впоследствии талантливый режиссер, актер, певец, кукольник - он умер в тридцать шесть после двух инсультов, и мне до сих пор дерет горло эта чудовищная несправедливость. Но тогда нам было шестнадцать, еще никто не знал, что будет после, мы были веселы, азартны и, блин, творили.
Сперва мы натворили пиесу про последние дни жизни кардинала Ришелье. Ришелье был Андрюшиным кумиром. Андрюша собирался поступать в семинарию, чтобы повторить путь великого кардинала. (В результате закончил ГИТИС, но это так, мелочи.) Мы сочинили очень пафосную пиесу; Андрюха, ясен пень, играл Ришелье, а я - герцогиню де Шеврез. Косточки прообразов наших персонажей в своих гробах окончательно превратились в труху из-за центробежной силы.
Но мы на этом не остановились и обратились к отечественной истории. Следующая пиеса, написанная нами, была еще более пафосна. Тут уж покрутиться в гробах довелось Екатерине Первой и царевичу Алексею. Пиеса называлась "Мачеха", а Андрюха играл там Меншикова.
И вот, сталбыть, репетиция. Екатерина узнает, что приволоченного из заграничного побега Алексея пытают на дыбе. Ей от этого чуток хреново, потому что это она в свое время спровоцировала его бежать, чтобы расчистить дорогу к престолу собственному сыну. Расчистила нормально, но совесть ее гложет; она, в общем, дыбы-то пасынку никак не желала. А что он сам на эту дыбу наплясал, не слишком важно, лед-то стронула все равно она. И вот стоит она на коленях перед иконами и плачет: Алеша, мол, прости. Входит Меншиков.
Входит, склоняется над императрицей и интимным таким голосом спрашивает:
- Ты что же, матушка Катерина Алексеевна, творишь? В ересь подалась? Сама на дыбу хочешь?
- Чо?! - выпадаю из образа я.
- Родионова, - так же душевно спрашивает Денников, - ты вот сейчас сколькими перстами крестилась?
Я, тупо:
- А сколькими?
И Андрюха начинает мощно ржать. Потом доходит и до меня. А потом ржем уже всей командой. Потому что я, оказывается, всю дорогу очень прилежно крестилась двуперстно.